Не надо "бомбить Воронеж"

Всего этого не замечал парторг Килин, читая заключительную часть своей

речи. Но когда, дойдя до конца, он поднял голову навстречу ожидаемым

аплодисментам, то увидел только спины своих слушателей, дружно удалявшихся в

неизвестном направлении. На пыльной площади перед конторой стоял только

Чонкин. Опершись подбородком на ствол винтовтовки, он предавался печальным

мыслям о происхождении человека.

7

 

Продавщица Раиса сидела у себя в магазине, размышляя над непонятным.

Вчера она получила в райпотребсоюзе партию товара и, решив использовать

лошадь, поехала сразу не домой, а совсем в другую сторону, к золовке, жившей

за

двенадцать километров от Долгова. У золовки она выпила

красного вина, послушала патефон, сама попела, легла

поздно и поздно встала. Потом, пока завтракала (опять с

красным вином), пока запрягла, часу в двенадцатом только

выехала. В пути пробыла долго, никого не встретив. И,

наконец, прибыла в деревню, ничего не ведая относительно

происходящих в мире событий. Правда, при въезде в деревню

она видела большую толпу возле конторы, но не придала

увиденному значения, подумав: "Может, просто так".

Подъехав к магазину, Раиса разгрузила товар и стала раскладывать его по

полкам. Вот тут-то и появилась перед ней баба Дуня. И попросила продать ей

пятьдесят кусков мыла.

-- Сколько?-- оторопела Раиса.

-- Пятьдесят.

-- Да куды ж тебе столько?-- недоумевала Раиса.

-- Да ведь, Раюшка, когда такие дела творятся ,-- заискивающе сказала

бабка,--надо же и запастись.

-- Да какие ж такие дела?

-- Да ведь...-- Баба Дуня хотела сослаться на вероломное нападение, но

вовремя сообразив, что Раиса не имеет об этом понятия, стала бормотать

что-то насчет прибывающих к ней гостей. Раисе такое объяснение не показалось

удовлетворительным.

-- На что ж гостям столько мыла?-- не могла она дойти своим умом до

сути.-- Ну два куска, ну три, ну десять. Но полсотни на что ж?

-- Мало ли,-- уклончиво покачала головой баба Дуня, но отступать вовсе

не собиралась.

-- Коли уж тебе так надо, бери,-- сдалась Раиса. Она вытащила из угла

распечатанный ящик с мылом, в нем оказалось всего тридцать восемь кусков, из

них два Раиса взяла себе.

-- А мешочка не дашь?-- спросила баба Дуня, провожая отложенные два

куска сожалеющим взглядом.

-- А возвернешь?-- спросила Раиса.

-- Как же не возвернуть!-- Баба Дуня даже обиделась.-- Мне Раюшка,

чужого не надо, чай не воровка.

Раиса помогла уложить купленное в грязный мешок и выбросила на

прилавок.

-- Еще чего?

-- Сольцы бы,-- помявшись, вздохнула бабка.

-- Сколько?

-- Да пудика полтора.

-- Ты что, бабка, одурела ,что ль? Что ты с ей будешь делать-то, с

солью?

-- Капустки засолить надо, огурцов, помидоров.

-- Какие ж сейчас огурцы да помидоры? Может, ботву засолишь?

-- Можно и ботву,-- согласилась баба Дуня.-- А потом оно ж, знаешь, как

бывает. Нынче соль есть, а завтра нету, либо соль есть -- денег нет. Так что

ты уж не серчай, а отпусти мне сольцы-то.

-- Ну ладно,-- сдалась Раиса.-- Пуд дам, больше и не проси.

-- Ну давай хоть пуд,-- уступила и старуха, предвидя, что время ее на

исходе.

Сыпать соль было некуда. Пришлось выложить мыло, насыпать соли, потом

переложить газетами и сверху набросать мыло.

-- Все, что ли?-- с надеждой спросила Раиса.

Старуха помялась и нерешительно спросила:

-- Спичек бы мне еще.

-- Сколько?-- тоскливо спросила Раиса.-- Тыщу коробков?

-- Да ты что, тыщу,-- благородно вознегодовала старуха.-- Коробков сто,

боле не надо.

-- Десять дам,-- сказала Раиса.

Сошлись на двадцати. Бабка спорить не стала, покидала спички в мешок.

Раиса, прикинув на счетах, назвала сумму.

Баба Дуня запустила руку под трикотажные рейтузы, долго шарила, затем

вытащила узелок из грязной цветастой тряпицы, набитой сложенными один к

одному рублями. Старуха была не шибко грамотна, но деньги считать умела.

Несмотря на это, она выкладывала свои рубли по одному, каждый раз

останавливаясь и глядя на Раису в мистической надежде, что та скажет

"хватит". Раиса была терпелива и дождалась, покуда бабка выложит все, что

нужно. На оставшиеся деньги старуха купила два килограмма сухих дрожжей,

шесть пачек

грузинского чая, две пачки зубного порошка "Утро" и для племянницы

маленькую куклу в картонной коробке, на которой

было написано: "Кукла Таня N 5 в шляпе".

После этого старуха не стала терять время даром и взвалила мешок на

плечо.

-- Гляди, бабка, как бы пупок не развязался!-- крикнула ей вдогонку

Раиса.

-- Не боись,-- ответила бабка и скрылась за дверью.

Не успела Раиса обдумать странное поведение бабы Дуни, как дверь

распахнулась и в магазин вбежала Нинка Курзова. Косынка сбилась набок,

волосы распатланы, лицо красное. Не поздоровавшись, стала шарить

воспаленными глазами по полкам.

-- Тебе чего, Нинок?-- доброжелательно спросила Раиса.

-- Чего?-- Нинка стала лихорадочно соображать, что именно ей нужно, но

то, что помнилось по дороге, теперь вдруг вылетело из головы.

-- Ну, а все ж таки?

-- Мыло есть?-- вспомнила Нинка, чего хотела.

-- А много тебе?-- осторожно спросила Раиса, покосившись на те два

куска, которые оставила для себя.

-- Сто кусков,-- ляпнула Нинка.

-- Да вы посбесились, что ли?-- не выдержала Раиса.

-- Ну, девяносто,-- сбавила Нинка.

-- А сто девяносто не хошь?

-- Давай сколько есть, только побыстрее,-- согласилась Нинка.

-- Да где ж я тебе возьму, когда баба Дуня только что все забрала.

-- А, баба Дуня!

Нинка кинулась к дверям, но Раиса поспела раньше и загородила собой

выход.

-- Пусти!-- ткнулась в нее Нинка.

-- Погоди, Нинок, скажи мне, что это вы все за мылом бегаете? Чего

случилось-то?

На какой-то миг Нинка оторопела и удивленно уставилась на Раису.

-- А ты не знаешь, что случилось?

-- Не.

-- Ну и дура!-- сказала Нинка и, оттолкнув Раису, выскочила наружу.

8

 

Баба Дуня тащила свою добычу. Ноша была нелегкая. Одной соли пуд, да

мыла тридцать шесть кусков по четыреста граммов каждый. Плюс к тому два

килограмма дрожжей, зуб-

ной порошок, кукла Таня N 5 (да еще в шляпе) и на мешок

килограмм надо накинуть. Что ни говори, тяжесть получилась порядочная.

Чем дальше, тем чаще старуха отдыхала, прикладываясь мешком к близлежащим

заборам. Однако ж, говорят, своя ноша не тянет. И сознание удачного

приобретения прибавляло сил. И вот, когда отдохнув последний раз, баба

Дуня была уже рядом со своей избой,

когда оставалось ей шагов, может быть, десять, от силы пятнадцать,

кто-то сзади резко дернул мешок.

Баба Дуня обернулась и увидела рядом Нинку Курзову.

-- Бабка, скидывай мешок, будем делиться,-- быстро сказала Нинка.

-- Ась?-- в момент личных катаклизмов баба Дуня сразу глохла на оба

уха.

-- Давай делиться,-- повторила Нинка.

-- А кто ж у меня будет, Нинушка, телиться?-- посетовала старуха.-- Я

корову свою еще запрошлый год продала. Мне ее не прокормить. А коза зимой

окотилась, а весной околела.-- Бабка сокрушенно качнула головой и

улыбнулась.

-- Ты мне, бабка, своей козой голову не дури, а давай мыло,-- сказала

Нинка.

-- Нет,-- отказалась бабка,-- полы не мыла. Не успела.

-- Бабка,-- устало сощурилась Курзова.-- Давай делиться по-хорошему. Не

то все отберу. Поняла?

-- Не подняла,-- вздохнула старуха.-- Нешто с моими силами...

-- Бабка!-- Начиная выходить из себя, Нинка отпустила мешок, ухватила

старуху за грудки и закричала ей в самое ухо:- Ты, бабка, болтай, что хошь,

а мыло давай. Что ж тебе все одной? У меня тоже семья и дети... скоро будут.

Скидывай мешок, не тяни.

-- А, ты насчет мыла!-- против желания догадалась старуха.-- А ты поди

к Раисе, у ней есть.

-- Врешь!-- крикнула Нинка.

-- Ты не кричи,-- обиделась бабка,-- я, чать, не глухая. Надо тебе,

попроси -- дам. А как же. Все ж таки суседи.

Ежли мы друг дружке помогать не будем, то кто ж? Бабка опустила мешок

на землю и, испытывая Нинкино

терпение, долго его развязывала непослушными пальцами.

Потом запустила внутрь руку и стала шарить, общупывая куски. Ей

хотелось выбрать кусок поменьше, но каждый следующий казался ей больше

предыдущего. Наконец, она вздохнула, вытащила один кусок и положила перед

собой на траву. И посмотрела печальным взглядом. Конечно, это был слишком

большой кусок, и старуха мысленно резала его пополам, но воображение Нинки

рисовало совсем иную картину. Баба Дуня еще раз вздохнула и стала завязывать

мешок.

-- Погоди, бабка!-- Нинка опять ухватилась за мешок.-- Ты это брось,

давай дели по-честному.-- Сколько там есть, половину тебе, половину мне. Не

то все отберу.

-- Нинок, ты что?-- всерьез забеспокоилась бабка.-- Обижаешь старуху. Я

ведь тебяОеще маленькую в колыске качала. Ты уж лучше пусти, не то закричу.

-- Кричи, кричи!-- сказала Нинка и толкнула старуху в грудь.

-- Батюшки!-- всхлипнула баба Дуня, валясь на спину.

Не обращая на нее никакого внимания, Нинка схватила мешок и кинулась

прочь. Пробежав несколько шагов, остановилась, вернулась, подцепила с земли

тот кусок мыла, который выкладывала баба Дуня, и побежала обратно. Но тут

кто-то схватил сзади мешок.

-- Ух ты, вражина!-- замахнулась Нинка, думая, что это баба Дуня. Но,

обернувшись, увидела перед собой Мишку Горшкова, за которым стояла Тайка.

-- Не спеши,-- улыбнулся Мишка.-- Давай поровну.

-- Щас поровняю,-- сказала Нинка, дергая мешок к себе.-- Спешу аж

падаю.

-- И-ии!-- завизжала Тайка и вцепилась в Нинкины волосы.

-- Грабют!-- вскрикнула Нинка и двинула Тайке ногой в живот. А из-за

огорода Степана Фролова уже надвигалась

огромная толпа, во главе ее стремился Плечевой и

размахивал над головой колом, выдернутым из чьего-то

забора.

9

 

Когда председатель Голубев, парторг Килин, а за ними и Чонкин прибыли к

месту происшествия, глазам их предстало неповторимое зрелище. Участники

митинга, сбившись в один клубок, представляли собой многоголовую, многорукую

и многоногуюмгидру, которая гудела, дышала и шевелила всеми своими головами

и конечностями, как бы пытаясь вырвать что-то из собственного нутра.

Отдельные люди были заметны частично и лишь в перепутанном виде. У

председателя колыхнулись на голове редкие волосы, когда он увидел у

вылезавшего из кучи Степана Фролова женские груди, которые при дальнейшем

рассмотрении оказались принадлежавшими Тайке Горшковой. Две разведенные в

стороны ноги в парусиновых сапогах стремились втянуться обратно, а третья, с

задранной штаниной, босая, торчала вертикально в виде антенны, и на ней от

щиколотки до колена синела размытая временем татуировка: "правая нога".

Грустная эта картина дополнялась собаками, которые, сбежавшись со всей

деревни, носились вокруг общей

неразберихи и отчаянно лаяли. Среди них Чонкин, к своему

удивлению, заметил и кабана Борьку, который бегал, хрюкал,

и визжал больше всех, словно пытался показать себя самой

главной собакой.

Друга своего и соседа Гладышева Чонкин нашел неподалеку стоящим над

схваткой. Заложив руки за спину, с болью за своих односельчан наблюдал

Кузьма Матвеевич вскипевшие страсти.

-- Вот, Ваня, тебе наглядное доказательство, от кого произошло это

животное, которое горделиво называет себя человеком.

Гладышев посмотрел на Чонкина и грустно покачал головой. Тут гидра

выплюнула к ногам селекционера полураздавленный кусок мыла.

-- Вот из-за чего люди теряют свой облик,-- указал Гладышев на предмет

всех несчастий и брезгливо поддел его носком сапога. И п ошел прочь,

подталкивая объект своего презрения ногами, как бы в научной рассеянности.

Но не прошел он и пяти шагов, как сбоку вывернулся какой-то мальчишка,

подхватил на бегу этот жалкий кусок и, уклонив-

шись от жесткой руки селекционера, кинулся наутек.

-- Вот она, наша молодежь,-- сообщил Гладышев, вернувшись к Чонкину,--

наша смена и наша надежда. За что боролись, на то и напоролись. На страну

нападает коварный враг, гибнут за Родину, а этот шкет последний кусок мыла

рвет у старого человека.

Гладышев тяжело вздохнул и надвинул шляпу на лоб, напрасно ожидая от

судьбы очередного подарка.

10

 

После минутной растерянности Килин и Голубев вступили в неравный бой с

несознательной толпой. Посоветовав парторгу зайти с другой стороны,

председатель очертя голову ринулся в свалку и через некоторое время выволок

наружу Николая Курзова в изорванной рубахе с прилипшим к плечу ошметком с

головой, убеленной зубным порошком.

-- Стой здесь!-- приказал ему Иван Тимофеевич и нырнул опять в кучу,

но, добравшись до самого дна, нашел там все того же Курзова уже не только в

разорванной рубахе, но с расквашенным носом и четким отпечатком чьего-то

сапога на правой щеке.

Несмотря на обычную мягкость характера, Голубев рассверипел. Вынырнув с

Курзовым на поверхность, он

подвел его к Чонкину и попросил:

-- Ваня, будь друг, посторожи. Если что, сразу стреляй, я отвечаю.

Председатель в третий раз кинулся к гидре, и она его поглотила. Курзов,

поставленный под охрану, сразу же успокоился, никуда больше не рвался,

стоял, тяжело дыша и трогая пальце распухший нос.

А Чонкин искал глазами Нюру, которая была где-то там, в этой свалке, и

нервничал, боясь, что ее задавят. И когда перед ним мелькнуло знакомое

платье, Чонкин не выдержал.

-- На, подержи.-- Он сунул винтовку Курзову и подбежал к свалке,

надеясь, что ему удастся схватить и вытащить Нюру.

Тут кто-то сильно толкнул его в бок. Чонкин пошатнулся и оторвал от

земли одну ногу, и он повалился в общую кучу. Его закрутило, как щепку в

водовороте. То он оказывался в самом низу, то выплывал наверх, то опять

попадал в середину между телами, пахнущими потом и керосином. И кто-то

хватал его за горло, кто-то кусал и царапал, и он тоже кусал и царапал

кого-то.

Когда он очутился на самом дне и его проволокли затылком по земле и рот

засыпали пылью, а глаза зубным порошком и он, кашляя, чихая, отплевываясь,

рванулся

обратно. В этот самый момент лицо его утонуло в чем-то

мягком, теплом и родном.

-- Никак Нюрка!-- всхлипнул он сдавленно.

-- Ваня!-- обрадовалась Нюра, отпихиваясь от кого-то ногами.

Говорить оба были не в состоянии и лежали, уткнувшись друг в друга на

дне бушевавшей стихии, пока кто-то не заехал Чонкину каблуком в подбородок.

Он понял, что пора выбираться, и попятился назад, подтаскивая Нюру за ноги.

11

 

-- Ну вот,-- сказал парторг Килин, держа в руках мешок с остатками

ширпотреба.-- Теперича дело другое. Теперича вы

обратно сберетесь, и митинг мы все же закончим. А кто

думает не так, тот из этого мешка ничего не получит.

Пойдем, Иван Тимофеевич.

Килин перекинул сильно полегчавший мешок через плечо и двинулся первым.

На месте былого побоища, сидя в пыли, плакала баба Дуня. Она плакала,

обхватив голову черными, кривыми от подагры ладонями. Чуть в стороне лежала

растерзанная картонная коробка и отдельно от нее кукла Таня N 5 без шляпы и

с надорванной головой.

Плечевой взял старуху под локотки, помог подняться.

-- Пойдем, бабка,-- сказал он.-- Нечего плакать, пойдем похлопаем.