Не надо "бомбить Воронеж"

Наступающий кризис и меры властей по борьбе с коронавирусом уже повлекли за собой массовые увольнения сотрудников по всей в стране. Один из таких пострадавших - официант небольшого московского ресторана.

На днях владельцы заведения молча раздали работникам заявления об увольнении по собственному желанию. Причем документы были датированы аж 1-ым марта. На все вопросы персонала работодатели сообщили, что деньги выплатят позже, а документ нужно заполнить, чтобы начальству проще было уйти от налогов во время пандемии. Официально оформленные сотрудники бумаги не подписали.

Через день коллективу сообщили, что ресторан закрывается на неопределенный срок. На естественные гневные сообщения был дан ответ, что денег на выплату зарплаты в кассе нет.

"Мало того, что сейчас никуда не устроиться в ближайшие месяцы в условиях надвигающейся эпидемии, так нам еще и за февраль с мартом не заплатили. У людей дети, ипотеки, съемные квартиры... Кто-то не может уехать в страны СНГ из-за вируса. Добиваться выплаты белой части - это несколько месяцев. Государство пока не шевелится...Что делать? Нас обрекают на голодную смерть! Я уже молчу про тех, кто работал неофициально - им денег, может, совсем не видать", - сообщил нам официант.

В то же время одним из учредителей ресторана является Ирина Анатольевна Шахрай - управляющая Сети Чайхона №1 и владелец конторы бухучета, которая на аутсорсе обслуживает добрую долю других московских ресторанов, в том числе Чайхоны. Юрконтора ее находится в ЖК "Белый Лебедь", где квартиры стоят от 80 миллионов. Также на женщину оформлена инвестиционная компания с уставным капиталом в 30 миллионов. Каждый месяц она летает в Монако, имеет шубы и кофточки от кутюр.... Одним словом, деньги у Шахрай есть. И делиться ими с собственными работниками она не собирается, даже если они находятся в безвыходной ситуации.

https://vk.com/vestnikburi?w=wall-73211733_195864

t3g7x0PQoz0

Jacobin: Свободный рынок не справляется с проблемой коронавируса

https://poligraf.red/jacobin-svobodnyj-rynok-ne-spravlyaetsya-s-problemoj-koronavirusa/?fbclid=IwAR1-HOfBD-g-bGSGF6is6ucStVCvyY1u7lYQc70mfkY1XKyNeivfekeNMV0

На фоне напряженных сообщений о вспышке коронавируса в Ухане выделяется цитата одного из ведущих экспертов по этому семейству вирусов Рольфа Хильгенфельда, структурного биолога.

“Общее число зараженных SARS, MERS (предыдущие вспышки заболеваний родственных коронавирусу) и новым вирусом, вместе взятыми, составляет менее 12500 человек. Это не дотягивает до рынка. Количество случаев слишком мало. Фармацевтические компании не заинтересованы”, — заявил он в Nature.

Хильгенфельд поехал в провинцию Хубэй, несмотря на карантин (fēng chéng) 57 миллионов жителей Уханя и прилегающих городов,объявленный китайским правительством. Учёный собирался тестировать лекарства на животных, зараженных коронавирусом 2019-nCoV.

Сколько же времени может потребоваться, чтобы завершить доклиническое тестирование, и как скоро лекарство может быть готово к применению при положительных результатах? Такая постановка вопроса упускает суть происходящего. К тому времени, когда будет готово действенное лекарство, будет слишком поздно, не только в этот раз, но и всякий раз, когда происходят подобного рода события.

Проблема заключается в том, что к моменту, когда препарат будет готов, вспышка может закончиться.

Будет ли какая-нибудь компания делать огромные инвестиции в поиск новых лекарств, чтобы итоге обнаружить, что пациентов нет?

Можно проводить исследования коронавирусов в целом, разрабатывая противовирусную терапию, которая подошла бы для борьбы с разными вирусами, вызывающими простуду. Таким образом, можно будет действовать на опережение в случае новой вспышки коронавируса.

Подготовительная работа подобного рода необходима, утверждают Рольф Хильгенфельд и его коллега из Гонконгского университета, микробиолог Малик Пейрис, в обзорной статье 2013 года. Публикация посвящена урокам, извлеченным из десяти лет исследований высокопатогенных коронавирусов, в частности, после вспышек атипичной пневмонии и MERS.

В статье подчеркивается значительный прогресс в изучении активности и структуры коронавируса атипичной пневмонии, а также упоминаются исследования в области разработки и оценки вакцин на животных моделях. Однако, после того, как вспышка пошла на спад в 2005 году, “не было стимулов для дальнейшей разработки вакцин против SARS-CoV”. Не выделяются деньги и на разработку противовирусных препаратов для людей, уже зараженных вирусом. То есть индустрия не заработает на этом.

Но это касается не только частного сектора, обвинения Хильгенфельда относятся и к финансирующим организациям. Он не объяснил это подробно, но дело обстоит так: в парализованном неолиберальной политикой госсекторе, сокращение налогов для корпораций и богачей важнее человеческих потребностей, поэтому, когда речь идет о болезнях, убивающих всего несколько десятков тысяч, деньги не находятся.

И, возможно, это логично: если пирог заданного размера, его можно разрезать только на определённое количество приличных кусочков. Биолог признал, что сами вирусологи вероятно, не восприняли достаточно серьезно угрозу повторного появления вируса, похожего на SARS.

Но затем в 2013 году произошла вспышка коронавируса MERS, убившая около 850 человек. Сегодня ученые и работники здравоохранения все больше осознают потенциал угрозы, исходящей от этого семейства вирусов.

В 2016 году Алимуддин Зумла, профессор инфекционных болезней и международного здравоохранения в Университетском колледже Лондона, утверждал, что сохраняющаяся угроза коронавирусов после вспышки MERS представляет “редкую возможность” преодолеть препятствия на пути разработки антикоронавирусных препаратов.

Он призвал к созданию международной сети сотрудничества, объединяющей практикующих врачей, вирусологов и разработчиков лекарств, подкрепленной политической волей к проведению клинических испытаний антикоронавирусных препаратов, доказавших безопасность и эффективность in vitro и на животных моделях.

Зумла подтверждает опасения Хильгенфельда о том, что периодические ухудшения и улучшения состояния больных затрудняет набор пациентов для клинических испытаний и “не дает стимула фармацевтическим компаниям разрабатывать противовирусные препараты”. Вдобавок случаи MERS, которые в основном ограничиваются Ближним Востоком, усугубили ситуацию. Также “отсутствует стимулирование промышленности в области разработки противовирусных препаратов при легких инфекциях для менее патогенных коронавирусов”, вызывающих простуду.

Безусловно, есть и другие серьезные проблемы, затрудняющие разработку препаратов против коронавирусов. Прежде всего, это одна из самых разнообразных и быстро мутирующих групп вирусов, и новые штаммы появляются непредсказуемо. Это означает, что лекарства, нацеленные на существующие коронавирусы, могут быть неэффективны против новых.

В случае SARS и MERS эксперименты на животных моделях, таких как трансгенные мыши и приматы, могут проводиться только в нескольких лабораториях биологической безопасности уровня 3 (с высоким уровнем защиты), к тому же они технически требовательны. Но также Зумла писал, что самым серьезным препятствием было отсутствие промышленных стимулов.

В своей книге о медицине катастроф, опубликованной в 2009 году, помощник директора Национальной службы по инфекционным заболеваниям Управления по вопросам здравоохранения ветеранов Шантини Гамадж и ее коллеги также отметили уникальную проблему коронавирусов, с учетом того, что информация о патогенном микроорганизме и заболевании появляется по мере развития эпидемии.

И даже если, несмотря на это, исследование будет успешным, в Соединенных Штатах все еще требуется около восьми лет, чтобы пройти через клинические испытания, одобрение и маркетинг.

Но, опять же, Гамадж столкнулась с неизбежным вызовом: рынок здесь просто не работает.

Приводя в пример такие коронавирусы как SARS и MERS, она утверждает, что мы не сможем выиграть эту борьбу, если государственный сектор не предпримет значительные усилия:

“Принимая во внимание высокую стоимость разработки лекарств, изначально небольшое количество случаев возникновения инфекционного заболевания и вероятность того, что эпидемия закончится без значительного числа больных, маловероятно, что фармацевтические компании в принципе начнут процесс поиска препаратов без вмешательства правительства или каких-то дополнительных стимулов с его стороны”.

Хорошая новость заключается в том, что Хильгенфельд считает, что он и его коллеги возможно нашли способ обойти это аморальное равнодушие участников рынка. Они разработали соединения, которые эффективны не только против коронавирусов, но также против и большого семейства энтеровирусов. Около 500 000 детей ежегодно заражаются вирусом энтеровируса-71, вызывающим заболевания рук, ног и рта.

И если какой-то препарат получит одобрение на лечение этих заболеваний, то, полагают исследователи, они смогут быстро применить это же лекарство, когда мы столкнемся с новой вспышкой коронавируса.

Полмиллиона случаев? Теперь это привлекательно для рынка. “Мы можем подключить фармацевтическую индустрию”, — сказал он журналу.

Будем надеяться, что он прав. Тройное ура Хильгенфельду за то, что он нашел способ, позволяющий сделать разработку лечения коронавируса подходящим под требования прибыльности крупных фармацевтических компаний. Но почему исследователи должны выкручиваться, пытаясь привести свою работу в соответствие с императивами получения прибыли, особенно если такая работа находится в сфере общественного здравоохранения? И что делать, когда в конкретной области исследований, разработок и внедрения в общественное здравоохранение (НИОКР) просто не существует способа получить прибыль?

Действительно хорошая новость, по крайней мере в случае этого конкретного коронавируса, заключается в том, что он, по-видимому, только умеренно заразен, и его уровень смертности намного ниже, чем SARS или MERS. Но в какой-то момент в будущем появится более опасный и заразный.

Наряду с этим и исследователи в области здравоохранения, и его должностные лица приветствуют беспрецедентное сотрудничество, свободный обмен данными о последовательностях (sequence data), когда, отбросив эго, исследователи свободно общаются в режиме реального времени при помощи социальных сетей (хотя бы раз сыгравших положительную роль!).

Ученые работают круглосуточно. Некоторые журналы открыли доступ к соответствующим статьям. Исследователи-пираты использовали нелегальный веб-сайт Sci-Hub, чтобы сделать более 5000 научных статей о коронавирусах полностью доступными для поиска и бесплатными.

Инициаторы заявили: “Разделять ученых мира посредством платного доступа к информации в разгар глобального гуманитарного кризиса является недопустимым и непростительным актом преступной жадности”.

Как сказал палеонтолог и автор “[Р]эволюции в открытой науке” Джон Теннант: “Открытая наука спасает жизни”. Все это внерыночное сотрудничество — или солидарность, термин, который используем мы, левые, для описания такого самоотверженного, глубокого гуманизма — дает намек на лучший мир, который наступит, когда больше никто ничего не будет делать ради получения прибыли, а будет работать ради друг друга, для коллективного продвижения свободы.

Из других хороших новостей — китайское правительство широко осуждали на международном уровне за опоздание и секретность во время вспышки атипичной пневмонии, но Пекин, похоже, с тех пор извлек уроки. Китай получил высокую оценку ВОЗ за скорость, прозрачность и компетентность, с которой он борется со вспышкой. (Хотя свежий репортаж в New York Times говорит о том, что чиновники могли бы делать еще больше).

Кроме того, после вспышки атипичной пневмонии и в связи с проблемами, возникающими при борьбе с лихорадкой Эбола в Западной Африке, появилось множество новых глобальных партнерских инициатив, в том числе Международный консорциум по острореспираторным заболеваниям и острым инфекциям (ISARIC), Сеть клинической оценки новых болезней и реагирования (EDCARN), Глобальное научное сотрудничество по обеспечению готовности к инфекционным заболеваниям (GLOPID-R) и План исследований и разработок ВОЗ.

Они занимают место между государственным и частным секторами — явное признание, что рынка, предоставленного самого себе, недостаточно для борьбы с этими новыми угрозами. Создание таких партнерств, сетей и механизмов долгое время было одной из главных рекомендаций со стороны органов общественного здравоохранения. Это, несомненно, огромный шаг вперед.

Еще одна из этих сетей, некоммерческая государственно-частная Коалиция за инновации в области обеспечения готовности к эпидемиям (CEPI), была создана в 2017 году с целью разработки вакцин и противовирусных средств для профилактики эпидемий, не зависящих от этого провала рынка.

На прошлой неделе она объявила о выделении около 12,5 млн. долларов лаборатории Квинслендского университета, Национального института аллергии и инфекционных заболеваний и двух небольших американских биотехнологических компаний, Moderna, Inc. и Inovio Pharmaceuticals, для изучения трех различных путей разработки вакцины для лечения 2019-nCoV. Они стремятся подготовить вакцину для тестирования на людях через шестнадцать недель — обычно для этого требуются годы.

Но даже если скоординированная CEPI стратегия не столкнется с неожиданными трудностями, то следующий шаг — массовое производство вакцины — станет новой проблемой, для решения которой у CEPI нет ресурсов. Согласно журналу Science, производственные мощности Inovio могут производить 100 000 доз в год, исследователи Квинсленда в четыре раза больше, а Moderna, Inc. 100 миллионов доз. Кажется, что это много, но, как сообщает автор статьи, в худшем случае этого будет недостаточно для населения мира.

Акции Moderna и Inovio, может, и взлетели после данного объявления, но Марк Фейнберг, глава Международной инициативы по вакцине против СПИДа и бывший главный научный сотрудник подразделения по производству вакцин американского фармацевтического гиганта Merck во время последней вспышки Эболы, предупредил медицинское новостное агентство Stat, что “Перспективы и объем работы обязательно отвлекут (небольшую биотехнологическую компанию) от их основного бизнеса и заинтересованности их инвесторов в получении отдачи от своих инвестиций”.

И такая проблема не только с коронавирусами или другими инфекционными заболеваниями. Как будет здесь показано далее, кризис резистентости к бактериальным антибиотикам, с которым сталкивается человечество — потенциально способен подорвать большую часть современной медицины, потому что большая ее часть, от операций до катетеров и инъекций и даже многих диагностических процедур, зависит от антимикробной защиты — это прежде всего проблема недостаточной рентабельности.

В случае успеха курс приема антибиотиков длится не более чем несколько недель или месяцев, а затем пациент выздоравливает и прекращает покупать эти препараты. Но при хронических заболеваниях пациент вынужден регулярно покупать эти лекарства до конца жизни. Поэтому большинство крупных фармацевтических компаний в значительной степени прекратили заниматься исследованиями и производством антибиотиков более трех десятилетий назад.

Противогрибковая терапия сталкивается с идентичной проблемой прибыльности. В обширной статье 2019 года в New York Times, опубликованной научными журналистами Мэттом Рихтелем и Эндрю Джейкобсом, рассматривается распространение в течение последних пяти лет по всему миру гриба Candida auris, устойчивого к некоторым или всем противогрибковым препаратам. Половина всех зараженных умирает в течение девяноста дней. Этот грибок заставил даже известный британский медицинский центр закрыть отделение интенсивной терапии.

И неудивительно, что статья о масштабах проблемы, на которую репортеры опирались в качестве основы для своих материалов, возлагает вину за “ограниченный поток исследований и разработки” на “хроническую нехватку инвестиций в новые противогрибковые препараты”, потому что “большинство фармацевтических компаний не инвестируют в противогрибковые препараты, предпочитая сосредоточиться на других, очевидно, более прибыльных областях”.

В 2018 году финансовый гигант Goldman Sachs опубликовал отчет, в котором спрашивалось: “Является ли лечение пациентов устойчивой бизнес-моделью?”

По мнению аналитика, лечение Gilead Science от гепатита С, при котором показатели излечения превышают 90 процентов, представляет собой поучительную историю. В то время как объем продаж в США в 2015 году достиг 12,5 миллиардов долларов, три года спустя они сократились до 4 миллиардов долларов, поскольку “франшиза на гепатит С постепенно исчерпала имеющийся резерв поддающихся лечению пациентов”.

Инфекционные заболевания, в частности, ставят под сомнение прибыльность лечения, поскольку “лечение существующих пациентов также уменьшает количество носителей, способных передавать вирус новым пациентам”. Рак, слава богу, согласно заключению доклада, не представляет этой проблемы (неразрешимое следствие, конечно, таково: нам, черт побери, лучше тогда не искать лекарство от рака).

Все это выглядит более чем отвратительно, поэтому проблема заключается не в имморальности или зле, как мы часто слышим, а в аморальности.

Рынок может обеспечить только то, что выгодно. Он совершенно безразличен к человеческим потребностям.

Таким образом, в конце концов, эти научно-исследовательские сети (RD&D networks — прим.ред.), героически реагирующие на то, что, по их мнению, является провалом рынка, в конечном итоге являются лишь очень продвинутыми формами благотворительности — своего рода благонамеренными, добросердечными корпоративными субсидиями, устраняющими симптомы, а не системную причину проблемы. Это все равно, что предлагать лекарства, чтобы облегчить эмфизему пациента, не убеждая его бросить курить.

Вместо этого — или, скорее, в дополнение к этому, для этих исследовательских сетей важны не только средства, которые они расходуют, — НИОКР в области фармацевтики должны быть полностью освобождены от ограничений, накладываемых на них аморальностью рынка. Сектор должен стать государственным и использовать postal model (когда прибыльные маршруты перекрестно субсидируют убыточные маршруты), а в этом же случае их прибыльные аналоги будут оплачивать убыточные исследования и производство препаратов.

Это не предсказуемые бредни демократического социалиста. Это рекомендация, данная в прошлом году британским “уполномоченным по борьбе со сверхустойчивыми инфекциями” Джимом О’Нилом, бывшим главным экономистом Goldman Sachs. Он предположил, что национализация фармацевтических компаний будет лучшим выходом из кризиса устойчивости к антибиотикам, сравнивая текущую ситуацию с финансовым кризисом 2008 года, который привел к национализации Королевского банка Шотландии.

Как и в случае с такой чрезвычайной национализацией финансового сектора более десяти лет назад, сегодня у нас также не так много времени, чтобы ждать подвижек в фармацевтическом секторе. Мы уже сталкиваемся с кризисом устойчивости к противомикробным препаратам. Угроза 2019-nCov может оказаться умеренной, но в случае коронавирусов или других инфекционных заболеваний так будет не всегда.

Прошлым летом исполнительный директор Программы ВОЗ по чрезвычайным ситуациям Майкл Райан сказал: “Мы вступаем в совершенно новую фазу эпидемий с сильным воздействием”.

На тот момент ВОЗ отслеживала около 160 случаев заболеваний по всему миру, девять из которых, по оценке организации, находились на самом высоком уровне чрезвычайных ситуаций.

“Я не думаю, что у нас когда-либо была ситуация, когда мы реагировали на так много чрезвычайных ситуаций одновременно. Это новый уровень нормы, и я не ожидаю, что частота этих событий уменьшится”.

Ситуация является результатом сочетания возросших поездок и торговли в результате глобализации, быстрой урбанизации, роста благосостояния в таких странах, как Китай и Индия, а также изменения климата, вырубки лесов и укрупнения животноводческих хозяйств. Помимо решения этих экологических проблем, повышающих риск инфекционных заболеваний, нам необходим фармацевтический сектор, пригодный для XXI века.

Проще говоря, свободный рынок сдерживает развитие науки, медицины и здравоохранения.